Помни, веруй, гордись! Художник на войне (Продолжение0 - 14 Августа 2014 - Блог - Мой Богучар

Блог » » Помни, веруй, гордись! Художник на войне (Продолжение0

08:52 Помни, веруй, гордись! Художник на войне (Продолжение0
(Окончание. Начало в №11) Эдуард СОЛОРЕВ Богучарский район, Воронежская область А вот сзади них видны темные фигуры понуро и обреченно бредущих людей. Это новички, они растеряны и будто не понимают, что происходит. Вот сзади них и бегает с пистолетом в руке какой-то командир. «Чья пуля слаще?!» - говорил он в блиндаже. Помню наставления помкомвзвода: «Не отставать! Не скучиваться! Соблюдай дистанцию – чем больше, тем лучше! Иди пригнувшись, левым плечом вперед. Лопатку – за пояс, прикрывает сердце! Меняй направление! Делай перебежки! Не чесаться! Гляди в оба!» Вдруг я увидел пулеметчиков – они за скобу станины тянут свой пулемет, в руках у них коробки с лентами. Колеса пулемета не крутятся, тормозят. Вижу, с каким напряжением, с какой злостью, бормоча ругательства, двое бойцов тащат пулемет по снегу. Эх! Его бы на полозья! А перед пулеметчиками мелькнул упавший боец. Убит? Или ранен? Разглядывать нет времени. Откуда-то сзади поднимается слабое «-а-а-а-а!» Это что? Сейчас бросок на траншеи? Ни черта не понимаю! Не вижу впереди ничего! Но слева от меня уверенно шагавший боец взял винтовку на руки и побежал… Этим он подсказывает, что надо делать! «Ура-а-а-а! – все побежали… Кто-то падает, не встает. «А-а-а-а-а!» – несется уже рядом и захлестывает нас. У окопов все завертелось. Из земли вырастали какие-то темные фигуры с поднятыми руками и большими раскрытыми ртами… Что-то ударило меня по каске, и я упал. Вскочил, падал, прыгал, снова падал, стрелял куда-то, тыркал штыком… Вечером того дня, успокоившись, я попытался припомнить, что же происходило? Но так и не смог! Только впечатление мелькания чего-то, как в быстрой карусели. И еще осталось общее впечатление, что итальянцы не оказали нам серьезного сопротивления – они быстро, в панике бежали». Больше, чем описание Ждановым всех деталей и подробностей боя, меня поразила сцена встречи красноармейцев с раненым итальянцем на занесенном снегом подсолнечном поле: «… В подсолнухах справа от дороги я увидел темное пятно. - Братва! Я сейчас! – бросил я. И с винтовкой в руках кинулся в заросли. Там лежал раненый итальянец, молодой парень, мой ровесник. Он испугался, увидев меня, затыкал пальцем в грудь и бессильно забормотал: «Итальяно! Итальяно!» В стороне валялась его шапка. - Кто там? – выкрикнул бронебойщик. - Раненый! - Шлепни! Мне стало жалко парня, не могу же я убить просто так, уже беспомощного, раненого врага! Я поднял шапку, нахлобучил на голову раненого и сказал ему, слегка подталкивая в плечо: «Медицина! Медицина!» И показал, что надо ползти к дороге. В глазах итальянца появилась теплота, будто признательность. Но он же враг! Что я должен делать? Я не убил его – пусть живет, может, подберут наши на дороге, в плену вылечат. В глаза бросилась небольшая черная книжечка, лежавшая рядом на снегу. Забрал ее. Молитвенник итальянского солдата. Когда беру его в руки, всегда вспоминаю первый день наступления – 16 декабря 1942 года, поля подсолнечника, раненого итальянца и двух моих спутников, бойцов из 115-го полка, погибших там, у дороги». В книге о боевом пути 38-й гвардейской стрелковой дивизии «С верой в Победу» (автор Николай Куприянов) сказано, что 16 декабря из-за сильного пулеметного и минометного огня противника 2-му батальону 115-го полка удалось продвинуться только на один километр. В течение дня бойцы отбили несколько контратак итальянцев, в отдельных местах завязывались рукопашные схватки. На поле боя горели 13 танков противника, лежало более сотни трупов вражеских солдат и офицеров. Наши потери тоже были велики. Но война – это не только цепь героических событий. Лев Жданов описал бой, в котором сам принял участие, и который, я в этом уверен, не отражен ни в одном боевом документе 38-й дивизии: «- Смотрите, смотрите! Вот они! – я изумленно воскликнул. – Это же итальянцы! Перед нами рваной полосой торопливо двигалась колонна людей. Мы трое, поднявшись на холм, откровенно говоря, даже опешили, растерялись. Сами представляете, что значит вот так сразу встретить колонну врага. Мы даже не упали, не залегли. Ясно, что это «драпают» итальянцы, что это они и бросили своего раненого. Но это уже хвост колонны. Отставшие бегут, размахивают руками, что-то кричат. Вдруг справа вынырнула автомашина, вся облепленная людьми. Отставшие пытаются прицепиться к ней. Я на рисунке показал этот момент. - Ставь винтовки накрест! – коротко бросил бронебойщик. Раздался выстрел! Машина не остановилась, но с неё упало несколько человек. Эх! Промазал! Но тут же раздался второй выстрел, вздрогнули в руках винтовки, нас снова обдало порохом. Машина дернулась и резко остановилась, с ней посыпались фигурки людей. Не раздумывая, будто подхваченные неведомой силой, мы с криком «Ура-а-а! Бей!» помчались вниз по склону к дороге. На ходу стреляли в темную растрепанную массу людей, поднимающихся на склон. Все прокрутилось очень быстро. Прошли какие-то две – три минуты и мы оказались у брошенной машины. Я залег у колеса и сделал несколько выстрелов, думая, что меня поддержат и мои спутники. Бой есть бой! Еще рано торжествовать! Но они решили иначе – забрались в фургон и занялись разборкой трофеев. Из фургона полетели тряпки, шинели, коробки, раскрытые чемоданы. Чувствую, что сейчас вот, могут ударить по машине с холма. Ведь прошьёт и ребят! – А ну, братва, кончай барахолить! Ложись у машины! - резким тоном приказа выкрикнул я. В окошке показался круглолицый пехотинец: «Хто ты есть-то, а? Командёр? А? Пошёл к…!» Ну что мне делать? Бойцы совсем забыли про войну! И то, чего я опасался, случилось! С вершины холма ударил пулемет, стекла со звоном и треском разлетелись вдребезги, вздрогнула обшивка фургона. Внутри вскрикнули, и все замерло. Я укрылся за задним колесом, а пулеметчик продолжает садить по фургону. Я приподнялся, опасливо заглянул в раскрытые двери – вот они… Наши бронебойщик и пехотинец. Они мертвы.. Э-э-эх! Прошило ребят! Глупая смерть… И вдруг: - Тра-та-та-та… - громко, весело с раскатистым эхом заговорил пулемет, где-то тут, рядом. Ура-а-а! Наши подошли! В углу овражка залегли наши пулеметчики и лупят очередями из своего «Максима» по верху холма, туда, откуда бил вражеский пулемет. Молодцы! Здорово заткнули ему глотку! Но кроме двух бойцов у пулемета больше никого нет. Наша пехота не появляется ни на холмах, ни из оврага. Как же так? Но противник не удрал: протяжным воем очертив крутую навесную траекторию, в лощине разорвалась мина. И еще несколько мин со звонким треском грохнули возле машины. Буду лежать, не двигаться, изображу, что я мертвый. Помкомвзвода учил: «Держи ушки на макушке! Тихой мины не бойся – она твоя! От нее не спрячешься! Бойся той, которая шумит, поет, она рванет рядом и накроет осколками! Рот не разевать, не чесаться!» А наши все стреляют по холму! Надо бы им укрыться, ведь накроет! Кричу им: «Отбой! В укрытие!» Второй номер услышал меня, но лишь махнул рукой. И эти не слушаются меня… Боюсь, очень боюсь за ребят. Как их заставить? Почему они не меняют позицию? Короткий звук, скрежеща, ввинчиваясь, вонзился у пулемета. – У-о-о-х! Ужас! Я отвернул голову… Накрыло, накрыло ребят! Нельзя же так! Учили же их маневру на поле боя! Эх! Жалко ребят! Ну и я хорош! Не мог собраться, сообразить! Видел же все, чувствовал беду, и … и не смог ничего сделать! Тогда я не мог предотвратить их смерти. Не хочу оправдываться, но то ли малодушие сковало мой мозг, то ли голова моя слишком плохо соображала – не нашел я способа, как помочь, спасти ребят. И теперь гибель бойцов на моих глазах стала вечным укором, болью сердца и совести на всю жизнь. Наверное, и пишу эти строки, и рисую войну, рассказываю о ней, чтобы попытаться смягчить вину, хоть немного облегчить боль души. … Наша пехота так и не подошла на этот рубеж. Быстро, ужом прополз к краю овражка, где и просидел до темноты, просматривая лощину и холмы. Но никто не подошел: ни наши, ни противник. Пришлось идти искать своих. Нашел я пехотинцев примерно в километре сзади, в балке у блиндажей. Наши бойцы сидели у костров, помешивая в котелках ужин из трофейных продуктов. Утром 17 декабря наступление продолжилось, но к полудню я выбыл из цепи наступающих. После лечения в Борисоглебске попал уже в другую часть и на другой участок фронта». В 1984 году Лев Иванович передал свои рисунки и воспоминания в музей Полтавской школы, как он сам написал, для того, «чтобы мы, последние свидетели и участники войны, подсказали, подправили, засвидетельствовали определенные факты и подробности, в чем правда, истина, и что очень часто не учитывается в показе прошедшей войны». Источник: газета «Воронежская неделя» № 13 (2153), 19.03.2014г.
14.08.2014 в 08:52 1 1693 SEA Культура, искусство, история